Сменившие профессию

Когда развалилась огромная страна, что для многих было неожиданно, большинству из людей, вчера еще являющихся подданными всесильной державы, пришлось сменить свою профессию.

Допустим врачи. По законам этой страны они должны были лечить больных бесплатно, а обосновывалось это тем, что здешнее население это заслужило, бесплатно соорудив огромные строения, заводы, фабрики, каналы, искусственные озера, железные и другие дороги, при этом, в основном, не получая никаких других денег, кроме зарплаты, которая была очень небольшой и отнюдь не отражала тяжесть их труда. Одним словом, людей, бесплатно потрудившихся, и должны были бесплатно лечить. Но если бы спросить врачей, все, наверное, в один голос сказали бы, что деньги или какие-нибудь подарки в натуральном виде, скажем,

рогатого барана или жирного индюка, им отдают сами больные, в знак благодарности за лечение, даже обижаются, если врач не примет. Может быть это впервые пришло в голову больному, благополучно прошедшему лечение: от радости подарить что-нибудь врачу, так постаравшемуся для его спасения от болезни. Но постепенно отблагодарить врача начало принимать обязательный характер, и каждая болезнь, то есть лечение от болезни, приобрело свою цену. И уже потрудившийся бесплатно человек заранее знал, что его бесплатно лечить не будут. И этот человек, еще будучи не больным и имея силы для бесплатной работы, или почти бесплатной работы, зная, что когда-нибудь он может заболеть или непременно заболеет после многих лет тяжелого труда, начинал собирать деньги для будущего лечения. Этот период отношений между врачами и больными длился долго и устраивал обе стороны. Но через несколько лет наступил другой период, когда цены на лечение намного поднялись, и была, в основном, отменена форма натуральной оплаты. Новые, молодые врачи появляясь в этой среде, начинали думать прежде всего о том, как и сколько можно заработать, при этом все меньше заботясь о качестве и надежности оказываемых ими услуг, но требуя за них все больше и больше денег. Это не могло не оказаться на отношениях сторон и привело к тому, что те, кого должны были лечить бесплатно, стали все меньше обращаться по этому поводу, в первую очередь из-за недостаточности годами накопленных с этой целью денег и еще из-за того, что стали все меньше доверять молодым врачам, которые будто бы забыли о том, что этим людям обещано бесплатное лечение. Может, осуждать молодых врачей тоже было бы неправильно, если считать, что их виной являлось то, что они попали в последний этап этих отношений, развитие которых и привело к такому результату. Но как один мудрец говорил, любая система рухнет, когда она будет зависеть от людей, которых кроме собственного благополучия ничего не интересует. Вот и когда-то огромная и единая страна разделилась на части и появились новые государства на ее месте, системы прежней не стало. Состояние оставшихся под ее развалинами ухудшилось до того, что они, можно сказать, перестали лечиться, только в редких случаях посещая места, для этого предназначенные. Но также и надежды молодых врачей не оправдались. Хоть и продолжали им платить жалованье, но они изначально были устремлены на другое, и поэтому очень многие из них решили оставить свою работу и найти какую-нибудь другую, которая могла бы дать возможность больше заработать. Правда, не все нашли так быстро желаемое, но кое-кому удалось устроиться.

Один из тех бросивших свою профессию врачей был послан в другую страну, где люди жили по-другому и лучше его соотечественников. Здесь его приняли в канцелярию посольства ставшей самостоятельной, но изнемогающей маленькой страны. Работы было немного, целый день ему приходилось копаться среди бумаг, перекладывать их из одной папки в другую и искать среди них то, что от него требовал посол. Работников в недавно организованном посольстве было совсем немного, всего три человека: сам посол, его секретарь и он. С самого утра, приходя на работу и шумно поздоровавшись, будто их здесь было не три, а двадцать человек, посол проходил на свое место, за старым, слегка ободранным письменным столом, стоящим у единственного окна выделенной им комнаты, и тут же начинал жаловаться на то, что у его стола нет ящиков. Он будто замечал этот недостаток каждый день впервые и недовольно указывал на узкий подоконник за спиной, где ему приходилось держать некоторые книги, журналы и бумаги, которые он листал ежедневно. Сидя на лучшем и единственном не шатающемся стуле, он смотрел местные газеты, которые приносил с собой, в основном ища глазами объявления об официальных торжествах и собраниях. И тут же начинал выражать свое удивление по поводу того, как могли его не пригласить на какое-то важное с политической точки зрения мероприятие.

— Это неуважение к нам, к нашей стране и государству, а также ко всему нашему народу, ведь они признали нас, и должны с нами тоже считаться, — кричал он часто в таких случаях, поправляя от его резких движений и трясения головы сползающие вниз очки в большой четырехугольной оправе.

Потом он успокаивался и начинал и читать события из жизни, в основном связанные с ее политикой и парламентом. Бывшему врачу и женщине лет сорока, работавшей секретарем, приходилось слушать его длящееся немало тоскливое и утомительное чтение, в котором они ничего смешного и интересного не находили, но вынуждены были, сделав усилие над собой улыбаться, когда посол, останавливаясь после очередной фразы, которую считал очень забавной, поднимал свою большую, облысевшую голову и направлял свой довольный и ожидающий одобрения взгляд на них. Потом, по своему мнению, достаточно ознакомившись с делами страны, в которой они находились и посмеявшись вдоволь над их странностями, он начинал обсуждать с ними дела посольства. И начинал он каждый раз с того, что спрашивал секретаря о том, нашла ли она более подходящие материалы для изготовления главного атрибута их страны, государственного флага. Флаг этот был многоцветный, и поэтому ей приходилось выбирать не один, а несколько материалов. Она каждое утро показывала послу выбранные ею в торговых точках образцы новых тканей. Посол все внимательно рассматривал, повернувшись к окну, пытаясь разглядеть их в солнечном свете, потом проверял их прочность, растягивая в стороны, и в конце гладил пальцами их поверхность, испытывая эти материи на ощупь. Каждый раз после завершения такой проверки он выражал свое восхищение по поводу необыкновенного вкуса секретаря, но при этом сожалел о том, что опять ни один материал для их флага не подходит. То его не устраивал цвет, то он жаловался на то, что они слишком тонкие или слишком грубые, а иногда находил их слишком блестящими, иногда чересчур тусклыми. Потом почтенный посол вызывал бывшего врача к себе, то есть к своему столу, и спрашивал, нашел ли тот те документы, на которые он ему указал. В ответ на это сменивший свою профессию врач утвердительно кивал головой и, направляясь опять на свое место, возвращался оттуда с кипой бумаг. Посол, взяв их, аккуратно клал на свой стол и велел ему стоять на месте, пока он все это не рассмотрит. Этот процесс длился долго, пока посол не просматривал эти бумаги, большинство из которых составляли его старые письма и обращения в вышестоящее ведомство на родине и многие политические и культурные организации этой чужой страны, где они находились. Повторно пересматривая каждую из них, он часто морщился, его лицо принимало невеселый и озабоченный вид, наверное, из-за того, что в этих бумагах он мало находил радостного.

— Сколько можно им писать, что нам нужны хоть какие-то деньги, — чуть ли не кричал он часто в гневе, — чтобы мы могли здесь как-то дать о себе знать. Если я мог бы организовать хоть какой-то вечер для приема гостей, пригласив туда людей из местной знати, депутатов, известных артистов, богатых людей, торговцев и промышленников, хоть какая-то часть населения научилась бы здесь правильно произносить название нашей страны или хотя бы услышали о ней. А то у кого ни спросишь, все в один голос : не знаем, не слышали о такой стране... Что же они там думают? Вот, вот, всегда одни и те же ответы, — нервно бросал он пачку бумаг на стол, — денег нет, денег нет. Ждите лучших времен нашего государства. Может они и никогда не наступят, что же теперь нам делать? Если бы наше правительство собрало бы с каждого своего гражданина по самой маленькой единице своих денег и отдало бы это посольствам, на эти деньги можно было бы во многих странах организовать подобные вечера, о чем я мечтаю эти два года, за какое время нахожусь на должности посла в этой стране. Нет же, никому до этого нет дела. Даже материал для флага покупаю на свои собственные деньги... — он остановился, наверное, вспомнив, что флаг еще не готов и материя для него не куплена. — Но я же стараюсь, чтобы наш флаг отличался от других флагов, и был лучше, чем у других посольств, которые здесь, чтобы никто не говорил: смотрите, какой у них плохой флаг, еще и сшит из безвкусного материала, и никто не смеялся бы над ним.

Потом посол, оставив в сторону эти бумаги, рассматривал ответы крупных местных организаций, каждый раз с надеждой на лице, но скоро она исчезала, наверное, из-за того, что и здесь он не находил ничего утешительного.

— Я же не могу открыто попросить у них деньги, они ведь чужие нам люди, — жаловался посол, — и еще не хотелось бы опозорить свою страну, показывая ее несостоятельность содержать свои посольства. Они, наверное, скажут, если поймут это: а зачем же ваше государство открыло эти посольства, на что же оно надеялось? Я хочу этих богатых, довольных собой людей приманить чем-то, скрывая свою конечную цель, — тут он воодушевлялся, — сделать вид, чтобы все выглядело так, что будто я стараюсь для них, но, согласившись на мое предложение, они, сами того не подозревая, попадут в невидимую ловушку, я их даже просить не буду, сами будут предлагать нам помощь. Но пока ни один из них не соглашается и не хочет принять мое предложение... Они иногда кажутся такими осторожными и хитрыми, эти проклятые буржуа! Но я уверен, кого-то из них, и даже не одного, мне удастся заманить... Начни печатать следующее письмо главе объединения легких промышленников, — теперь он обращался к своему секретарю, которая до этой минуты молча сидела за своей старой, как любили говорить когда-то в развалившейся стране, "дореволюционной" пишущей машинкой, лишь иногда перебивая безостановочную речь посла предложением подать ему чай или кофе. — Уважаемый господин, огромное вам спасибо за то, что вы ответили на мое письмо. В вашем ответе чувствуется искренность в проявленном уважении, интересе к нашей стране, недавно обретшей свое место и цвет на карте мира, и небезразличие к ее проблемам. Но со своей стороны, я еще раз подчеркиваю готовность оказать вам ту услугу, о которой я писал вам в прошлом письме. Хотя в своем ответном письме, поблагодарив меня, вы написали, что не нуждаетесь в ней, я думаю, что вам не следует так торопиться с ответом. На вашем месте я не стал бы спешить и хорошо обдумал бы предложение, которое поступило с моей стороны. С почтением к вашей глубокоуважаемой персоне, посол небольшой, но гордой страны.

Закончив одно письмо, он тут же начинал диктовать другое, повторно обращаясь ко всем организациям, от которых были получены отрицательные ответы, при этом не забывая отправить еще одно письмо на родину, с просьбой о деньгах. Завершив столь важные политические дела, посол просил бывшего врача найти другие нужные ему бумаги, на этот раз те, на которых он решал математические задачи. Получив эти бумаги, посол тут же с вдохновением брался и начинал писать на них всякие задачи. При этом не оставлял своих работников в стороне, проверяя их знания по математике или же объясняя свой замысел построения новых формул:

— Когда я опубликую или отправлю свои разработки в одно из высоких математических обществ, все будут потрясены. Это заставит весь научный мир изменить многие свои взгляды, а может быть впоследствии и отказаться от самой математики, выдвинуть альтернативу этой давно устаревшей науке. Ведь неправильно в конце концов, что мы продолжаем пользоваться теми же методами, которые были придуманы, а может временно предложены древними учеными несколько тысяч лет назад. Пользовались столько времени, хватит! Теперь нужно придумать новое. Да, это будет переворот в науке! И удивятся же все, кто меня знает, родственники, друзья, соседи, знакомые. Все зададут себе вопрос: когда же он успел сделать такое большое, невиданное до сих пор открытие? Вот какой великий человек жил с нами рядом, а мы не замечали.

Посол после этих слов останавливался, отходил в угол комнаты и, гордо подняв голову, молчал несколько минут, наверное, думая о бремени славы, которое должно было обрушиться на его не очень-то широкие плечи.

Будет неправильно сказать, что все дни в посольстве проходили вокруг таких тем, но бывшему врачу казалось, что в посольстве все время происходит одно и тоже. Если не считать, что секретарь — бывшая оперная певица — в редких случаях решалась спеть какую-нибудь арию из известных произведений, и только в отсутствие посла.

В свободное от работы время бывший врач любил ходить по городу, который отличался чистотой, спокойствием и не был похож на города его родины, с грязными, шумными улицами.

Когда он приехал сюда, ни слова не знал на языке этой страны, и первые дни часто опасался, что вдруг затеряется и не сможет никому объяснить, где он живет. Также он вначале испытывал страх перед толпой местных людей, которые как ему казалось, особенно не любили иностранцев. В начале пребывания здесь, однажды в поезде, среди аборигенов, он попал в очень неприятную ситуацию. Ему хотелось выйти из вагона, в котором стоял тяжелый запах, в тамбур и постоять там, дыша более свежим воздухом. Только перед самой дверью, прямо на голом полу, сидели несколько человек и играли в карты. Дойдя до них, он мог бы перешагнуть через их ноги и, открыв дверь, выйти в тамбур. Но он не хотел себе такое позволять и, как человек, получивший хорошее воспитание, попытался попросить у них разрешения пройти. Однако то, что он пытался объяснить им с помощью рук, сидящими на полу не было понято, и, посмотрев на него, они о чем-то друг за другом стали спрашивать на своем языке, что в свою очередь не было понято бывшим врачом. Так, оставшись перед людьми, не собирающимися, по всей видимости, давать ему дорогу, он не знал, что делать. Его безвыходное положение вызвало у играющих в карты презрительный смех, на который через какое-то время среагировали все сидящие в вагоне. Став посмешищем такого количества людей, он почувствовал себя униженным и, разозлившись, начал, теперь на весь вагон, громко кричать на своем языке. Его крики подействовали на всех, вынудив их прекратить свой смех, а двоим пришлось подняться с пола, отойти в сторону и пропустить его в тамбур. После этого случая он старался все время избегать какого-то ни было сборища людей и подходил что-то спрашивать (постепенно он и начал выучивать необходимые фразы на местном языке)только к одиночкам.

Но, несмотря на изредка случавшиеся неприятности, ему нравилось жить в этом большом чужом городе. Его здесь никто не знал, если не считать посла с его секретарем и малого количества людей, посещавших иногда посольство. Это освобождало его от многих обязанностей, которые он имел перед знакомыми и родственниками в родном городе. Здесь ему не нужно было ходить на всевозможные сборища, как свадьба, поминки и всякое такое, которые любили устраивать на его родине. Безусловно, подобные собрания проходили и здесь, но он, к своему счастью, оставался от них в стороне.

Бывший врач любил ходить по этому городу, особенно по вечерам, но старался далеко не уходить от места, где жил. А жил он в одном из относительно малолюдных и старых кварталов города. Во время одной из таких прогулок он, опять дойдя до черты, за которую под страхом заблудиться не выходил, хотел вернуться обратно. Только стоял приятный теплый вечер, и променад в такую погоду доставлял ему много удовольствия, поэтому он решил продлить его еще немного и через некоторое время, сам того не замечая, оказался в совершенно незнакомом ему квартале. Отсюда, даже если бы захотел, он не смог бы вернуться назад, не помня дорогу, которая привела его сюда. Квартал этот он видел впервые, что было неудивительно, так как за время своего нахождения в этом городе, то есть всего за несколько месяцев, он кроме посольства, которое находилось в центре города, и местности вокруг своего жилья, мало куда ходил. Здесь народу было немного, но они при этом еще и отличались, как ему показалось, от жителей знакомых ему частей города. Эти были хуже одеты, озлоблены и еще более недоброжелательны, чем те. Здесь также были хуже освещены улицы, и никакой чистоты, которую он привык видеть в этом городе, здесь не наблюдалось. Будто всю грязь, собранную в других частях города, специально привозили сюда и выгружали прямо на улицах, у подъездов и на углах производящих такое же тяжелое впечатление

малоэтажных домов. Ему хотелось вернуться назад, в тот квартал, в котором он жил. Но узкие, темные улицы здесь разветвлялись в разные стороны, и нелегко ему было вспомнить, какая из них именно привела его в эту заброшенную, по всей видимости, бедную часть города. С другой стороны, продолжая оставаться здесь, он все больше испытывал страх, особенно в те минуты, когда какая-та группа людей, маленькая или большая, двигалась в направлении того места, где он стоял. Он делал только беспокойные, неуверенные шаги в разных направлениях, что со стороны могло показаться так, будто он ходит по небольшому кругу. Такую странность его действиям придавала та нерешительность, порожденная незнанием местности, которая не давала ему возможность выбрать какую-либо из дорог. С приближением людей он, вместо того, чтобы, как бывает обычно в таких случаях, попросить помощь и узнать у них, как он мог бы вернуться в ту часть города, где жил, старался прятаться от них, хотя особо такой возможности тоже не было. Глядя на эти усталые, обвислые лица, грязные и рваные одежды, остекленевшие глаза, с замершим блеском гнева и ненависти, он не осмеливался обратиться к ним. Наоборот, он в это время мечтал только о том, что они его не заметили, что могло бы вызвать у них недобрые чувства к чужеземному беспомощному человеку, издеваться над которым или ограбить его в такой ситуации не составляло бы никакого труда для них. Но пока все проходили мимо, и хоть некоторые из них направляли на него короткий и резкий взгляд, никто не останавливался около него, и все продолжали свой путь.

Пока бывший врач думал, как выйти из положения, в которое он попал, мимо него прошел одинокий человек. "Все равно к кому-то из них придется обратиться", — подумал он и, стараясь вспомнить стандартные слова, которые используются в таких ситуациях, попытался остановить прохожего. Тот, опустив голову и крепко держась за отвороты своей длинной и поношенной куртки, в отличие от предыдущих хотел было пройти мимо него незаметно, не направляя свой любопытный и дерзкий взгляд в его сторону, как это делали другие прохожие. Может, из-за того, что был один, он сам боялся подвергнуться нападению со стороны стоящего ночью посреди улицы человека. Бывший врач решил, что прохожий его скорее всего не понял, может из-за того, что он не совсем помнил слова подходящих фраз, или непонятно их произносил. Вторично он попытался остановить ночного незнакомца, успевшего уже немного отдалиться от него, крича ему вслед, при этом стараясь улучшить свое произношение, вспоминая как это получается у жителей этого города и пытаясь им подражать. Одинокий прохожий остановился и, как выяснилось, понял то, о чем его просил бывший подданный некогда великой державы, и быстро согласился показать ему дорогу, чтобы тот мог бы вернуться обратно.

Пока они возвращались, житель темного квартала что-то говорил ему все время, а работник посольства понимал только отдельные слова, но часто уважительно кивал головой, будто все понимал, о чем говорит неутомимый незнакомец. Граница между этим кварталом и остальным городом четко было обозначена, как ему показал и объяснил его спутник, в чем сам бывший врач никогда не догадался бы. Это было похоже на очень высокую каменную стену, стоящую поперек дороги, длящуюся, как можно было догадаться, на несколько сотен метров, но имеющую в себе многочисленные огромные отверстия в форме арок, находящиеся друг от друга на небольшом и одинаковом расстоянии. Когда они дошли до этой стены, незнакомец остановился и показал ему, что оказавшись за ней и все время держа путь прямо, он может прийти в то место, куда хотел. Бывший врач, поблагодарив его, хотел продолжить свой путь в том направлении, которое тот ему показал, но вдруг новый знакомый остановил его и стал что-то быстро говорить, с уверенностью, что его обязательно должны понимать. Бывший врач понял только то, что тот ему что-то предлагает, а позже с трудом выяснил суть предложения: новый знакомый спрашивал его, не хочет ли он развлечения, которое заключалось в платном свидании с женщиной. Бывшего врача такое неожиданное предложение со стороны неопрятного незнакомого, какими являлись все жители грязного квартала, немного насторожило и озадачило: "А не хочет ли он ограбить меня, видя, что я человек приезжий и чужой в этой стране". Несколько дней назад деньги у него кончились и до дня получения жалованья оставалось еще немало времени. Кроме посла и его секретаря он никого не знал в этом городе и, так как стеснялся просить деньги у самого посла, пришлось обратиться к бывшей оперной певице. А она, не пожелав отдать ему свои деньги, сославшись на то, что ей нужно купить еще много для себя вещей, предложила ему взять деньги, выделенные на покупку материала для флага. Она считала, что в скором времени посол вряд ли что-нибудь выберет, а те маленькие куски от материалов ей в торговых центрах дают бесплатно, и ей придется еще не раз показывать их послу. Использовав эти деньги, он мог бы вернуть их, когда получит зарплату. Ему пришлось в конце концов согласиться, хотя не дня не оставляла его тревога о том, что вдруг именно сегодня посол решит дать ей указание купить только что показанные материалы и сшить из них красивый, разноцветный флаг. Но посол медлил, каждый день убеждая своих работников в том, что их флаг должен быть самым лучшим, сшит из лучших материалов, и когда такой красивый флаг будет висеть над их посольством, это все сразу заметят и обязательно поинтересуются, какому государству он принадлежит, и отношение к нему изменится в корне.

К тому дню, когда он впервые заблудился в чужом городе, он из этих денег, а сумма была немаленькая — ведь посол хотел купить самое лучшее — потратил совсем немного, и всегда их держал целиком при себе, чтобы в случае принятия послом решения успеть их передать секретарю.

Услышав такое неожиданное предложение от сомнительного, похожего на бродягу человека, он первым делом подумал о том, что может, приведя его к выходу из темного квартала, тот вдруг вспомнил, что у бывшего врача — а он был одет неплохо и старался всегда по своей привычке произвести впечатление человека, не в чем не нуждающегося, — могли бы быть с собой деньги, для отнятия которых, то место, где он застрял, подходило больше, чем ворота в светлый город, куда бродяга сам его привел. Может, только сейчас пожалев об упущенном, он старался поправить положение и снова заманить чужака в глубь грязного, напоминающего отсюда огромную свалку квартала. С другой стороны, предложение бродяги показалось ему заманчивым: за семь месяцев, что находился здесь бывший врач, он не имел никакой возможности иметь отношения с какой-либо женщиной. То, что бывший врач, если не считать небольшой запас слов и отдельные фразы, выученные им, не владел языком местного населения в достаточной мере, и то, что кроме посольства он никуда не ходил, за исключением одиночных вечерних прогулок, лишало его такой возможности. Единственная женщина, которая могла быть для него доступной, была та самая бывшая оперная певица, то есть секретарь посла. В те минуты, когда они оставались в небольшой комнате одни, и она пела ему свои любимые арии, он думал о том, как соблазнить эту хоть немолодую, но со страстной натурой женщину, но она не давала ему повода. Она всегда делала вид, будто не понимает того, что скрывается за взглядом, который он иногда очень долго не отрывал от нее. А его останавливало только то, что, узнав о такой связи, посол мог рассердиться, и уволив с работы, отправить его на родину. Это для него было самое страшное. Вернуться туда, откуда ему с трудом удалось уехать и откуда доносились самые плохие слухи, он конечно не хотел.

Нельзя было сказать, что в этом чужом городе, тем более работая в посольстве, ему жилось особенно хорошо. Но он надеялся, постепенно выучив местный язык, найти себе хоть какую-нибудь работу в этом городе, но уже не как подданный той страны, откуда приехал. Он слышал, что можно устроиться в этом городе дворником, на какую-нибудь другую тяжелую работу, на которую обычно не идут местные жители. А потом, может, он мог бы найти более престижную работу, к примеру официанта в кафе. Хотя ни дворником, ни охранником или официантом он никогда не работал и не имел навыков мести метлой или нести сразу на одной руке большое количество наполненных тарелок или налитых до краев какой-то жидкостью бокалов. Нет, этому он никогда не учился и его не учили. Он никогда не думал, что когда-нибудь ему придется делать такую работу. Ведь он готовился стать врачом и всю жизнь, надев чистый, белый, хорошо накрахмаленный халат, сидеть за столом в кабинете, войти в который должно было собираться каждый день немалое количество людей. А он, довольный собой, зевая, засунув одну руку в карман брюк, откинул бы край халата за колено, демонстрируя этим новые черные брюки и такого же цвета, к тому же блестящие туфли. Откуда появился у него такой образ? Те врачи, к которым его водили, когда он был ребенком, были совсем другие, всегда ласково улыбались и старались уверить его в том, что он смелый, ничего, никакого укола или горького лекарства не боится, может выдержать любую боль, которую необходимо перенести, чтобы избавиться от болезни, уничтожить ее, а когда что-то убиваешь, уничтожаешь, независимо от того, плохое оно или хорошее, всегда бывает больно. Но когда он стал взрослым и встречался с врачами, которые были всего на несколько лет старше его, он сталкивался часто если не с такой, то очень похожей сценой с накрахмаленным халатом, блестящими туфлями и высокомерным, безразличным ко всему лицом. Врачи становились все более равнодушными к состоянию больных и все меньше напоминали тех, кого он помнил с детства, как своим поведением, так и внешностью. А когда он устроился работать в одну из больниц, почувствовал, что с каждым днем теряет интерес к выбранной им профессии, все больше соприкасаясь с врачами, думающих только о благосостоянии. Какое-то время его в стенах больницы держало только то, чтобы как можно больше собрать денег у приходивших больных, как и других врачей. Какое-то время все шло будто бы как он ожидал. Следуя примеру врачей из соседних кабинетов, он никогда не благодарил пациентов, принимая у них деньги. Всем своим видом стараясь показать, что нужно было дать больше. Некоторые даже поддавались такому испытанному воздействию и соглашались увеличить сумму, что подчас превышала принятую ставку, которую обычно негласно назначали все врачи города. Каждый вечер он, пересчитывая на этот день заработанные деньги и откладывая их основную часть, считал, сколько еще нужно обслужить больных, чтобы набрать нужную сумму для покупки необходимых вещей, чтобы стать в городе хотя бы "средним" человеком. Но через какое-то время, когда он еще не успел осуществить свою мечту, то есть стать "средним" человеком, количество больных резко сократилось, а оставшиеся не могли платить нужную сумму за лечение, которая к тому же все время росла. В итоге получилось так, что у населения не осталось тех денег, которые в течение определенного времени должны были стать его деньгами и обеспечить ему потребности, которые он считал необходимыми.