Литературная сеть — Литературная страничка

Об авторе

Произведения

Маленькая

Маленькая
(из цикла «Ненормальные»)

Страницы: 1, 2

Она идет вдоль стены дома. Я вижу яркое пятно кофточки и темный прямоугольник огромного чемодана. Это не может быть никто, кроме Маленькой. После семи лет отсутствия Маленькая приехала в город, и теперь все будет хорошо. Мне больше не нужно будет стучать ветвями в окно Большого, когда он снова сядет на пол с бутылкой в одной руке и ее фотографией — в другой, — мрачный, осунувшийся и безразличный ко всему, что обычно связывает человека с жизнью. Мне не нужно больше будет шептать ему ночью, что она вернется. Каждую ночь я говорил это, но он не мог слышать меня через толстые стекла окон — не мог или не хотел. А я знал, что это случится. Мы можем видеть будущее, и часто нам хотелось бы передать людям свои знания, но они нас не понимают. Так или иначе, я знал, что Маленькая не может не вернуться сюда, — в город, который изменил ее жизнь. И Маленькая вернулась. Хотя какая, собственно, она Маленькая? Сейчас она считает себя взрослой, и всякому, кто возразит ей в этом, она готова плюнуть в лицо. Это тогда, семь лет назад, ей так приятно было чувствовать себя ребенком...

Пора прояснить ситуацию. Большой живет на третьем этаже в четвертом подъезде. Маленькая жила в пятом подъезде, тоже на третьем этаже, и была его соседкой (наверное, и сейчас снова ею станет), — она часто забиралась на балкон к Большому, перелезая через невысокий бортик. А я за ними подглядывал. Нехорошо, наверное. Но что мне оставалось делать? Я навечно прикован к этому клочку земли прямо под их балконами, мои ветви заглядывают в окна, и я вынужден смотреть и слушать все, что происходит в квартирах. Я не могу даже закрыть глаза: у меня их просто нет. Впрочем, я и не хочу закрывать глаза. Я всегда смотрел на них, на двоих за окнами, и мне казалось, что я испытываю что-то, похожее на нежность. Конечно, это только казалось. У меня не может быть своих чувств. Ведь я всего лишь старый тополь.


Семь лет назад я был почти таким же, как сейчас, — старым тополем. Все так же ругались жильцы первых этажей, говоря, что меня давно пора спилить, что я загораживаю им свет... И все так же никто не мог решиться на это. Словом, у меня все было точно так же, как и сейчас. Большой был студентом; когда они познакомились с Маленькой, он только что закончил школу, а она только что пошла в первый класс. Ее родители постоянно куда-то уезжали, оставляя девочку с полуслепой сварливой бабушкой, которой не было дела до внучки. Девочка была помехой ее старческой размеренной жизни. Теперь вместо мирного отдыха на скамеечке у подъезда ей приходилось варить супчики и — что злило бабушку больше всего — жарить котлетки, которые сама бабушка разжевать не могла, так как они постоянно подгорали, зато внучка заглатывала котлетки с удовольствием и требовала еще. Старушка морщилась и снова шла на кухню.

Наверное, девочка боялась свою бабушку. Иначе как объяснить то, что по ночам она вытаскивала свою маленькую раскладушку на балкон, как бы ни было холодно, и подпирала балконную дверь табуреткой? Конечно, табуретка не могла бы помешать открыть дверь, даже если бы за дело взялась такая хрупкая старушка, как девочкина бабушка, но так девочке было спокойнее, и она засыпала, закутавшись в старый махровый халат, который папа забыл взять с собой, в очередной раз уезжая далеко-далеко.

Однажды ночью девочку разбудил какой-то шум. По правде говоря, я уже и не помню, в чем было дело. Может быть, это возились кошки, а может, какой-нибудь запоздалый прохожий, будучи в сильном подпитии, не удержал равновесие и, падая, выругался — не так чтобы очень громко, но вполне достаточно, чтобы разбудить маленькую пугливую девочку. И вот теперь девочка испуганно жалась в угол балкона. Незнакомые шорохи не давали ей заснуть. Что-то черное, страшное, злобное тянуло к ней из темноты кривые костлявые руки. Это были мои ветви, которые в темноте казались малышке лапами какого-то чудовища, но я не мог убрать их: как я ни старался, ветер сводил на нет все мои усилия.

Что-то скрипнуло в темноте. Девочка увидела бледно-голубое облачко над соседним балконом. Несомненно, это было привидение. Кому еще может понадобиться летать в таком бледно-прозрачном виде над балконами и пугать маленьких, беззащитных девочек? Можно было бы спрятаться в комнате, но там бабушка, а она будет пострашнее привидения. А больше никак с балкона не выбраться, разве что прыгнуть вниз ... нет, высоко. Вниз нельзя, в комнату тоже, а значит, не остается больше ничего, кроме как быть проглоченной привидением. Девочка тихо заплакала, — не столько от страха, сколько от чувства безысходности, внезапно охватившего ее.

Над перилами соседнего балкона вырос темный силуэт.

— Эй, кто тут плачет?

Голос был добрым, хотя и чуть насмешливым, и девочка успокоилась. Голос продолжал:

— Давай, вылезай, не бойся. Ну, смотри, ничего же нет страшного.

— Там привидение, — прошептала девочка, уже не вполне веря в то, что говорит.

— Это не привидение, глупый ты ребенок, это просто дым. Ничего себе жизнь: уже нельзя покурить на балконе, чтобы не довести кого-то до состояния смертельного испуга.

Девочка не поняла почти половину фразы, но того, что она успела уловить, было достаточно. Никакой опасности нет, а если бы и была — Большой, который сейчас смотрел на нее с соседнего балкона, не дал бы ее в обиду. Шмыгнув носом, девочка встала с коврика, лежавшего на полу возле раскладушки.

— Ничего себе, а ты большая. Я думал, тебе года три.

— Мне шесть, а не три, — обиделась девочка. — Скоро даже семь будет, а совсем не три.

— А непохоже. Ты что, правда веришь в привидения? И темноты боишься?

— Я не боюсь, это неправда. Мне просто показалось, что тут привидение. И я испугалась.

— Эх ты, цыпленок. Лезь сюда, раз тебе страшно, дурочка маленькая.

Большой перегнулся через перегородку между балконами и подхватил девочку, которая доверчиво тянула к нему руки. Через минуту она уже сидела у него на коленях и заглядывала ему в лицо блестящими глазенками.

— А ты тут живешь, прямо вот у меня за стенкой? Это ты утром музыку громко включаешь? А я в первый класс пошла. Я теперь школьница, правда-правда. А ты в какой класс ходишь?

— Ни в какой. Я в институт поступил этим летом.

— В какой институт?

— Ты все равно не поймешь.

Девочка на мгновение нахмурилась и хотела обидеться, но потом передумала. Обхватив ручонками шею Большого, она стала жаловаться ему на маму с папой, которые уехали далеко-далеко, бросили ее совсем одну, в квартире, где злая бабушка, которая ее не любит и, наверное, однажды ночью придушит подушкой... Большой ничего не говорил, только перебирал шелковые прядочки девочкиных волос. Я отвлекся, потому что какая-то кошка пыталась поточить когти о мой ствол, а когда снова посмотрел на балкон — там уже никого не было.


На следующий день девочка была все так же беспечна, как и положено новоиспеченной первокласснице, а я ждал бури, взрыва справедливого бабушкиного негодования. Утром девочка проснулась поздно: шелковые волосики разметались по подушке Большого, девочка прильнула к нему так нежно, беззащитно и доверчиво, — как младшая сестренка к большому и сильному старшему брату, как маленький пушистый котенок на коленях хозяина. Большой долго не решался разбудить ее, но начали просыпаться соседи, копошились за стенкой, и Большой потряс ее за тоненькое плечико.

-Эй, цыпленок, просыпайся. Тебя бабушка обыскалась, наверное.

Девочка сонно посмотрела на Большого сквозь спутанную челку, затем вдруг ойкнула: "Бабушка..." — и скатилась с дивана на пол. Большой, ничего не говоря, вышел на балкон и посмотрел вниз. На улице еще не было никого, но я, поняв, что собирается сделать Большой, загородил ветвями балкон. Большой подхватил девочку на руки и поднял над барьерчиком между балконами. Малышка бесшумно скользнула вниз и юркнула к себе в комнату. Я ждал скандала: бабушка уже давно проснулась и успела заглянуть в девочкину комнату. Будь старушка нормальной бабушкой, нежно любящей свою внучку, она непременно обеспокоилась бы, заметив ее отсутствие, а потом смертельно перепугалась бы, поняв, что девочки вообще нет в квартире. К возвращению девочки бабушкин испуг достиг бы предельной точки и выплеснулся бы на ребенка в виде жуткого скандала. Но этой бабушке не было совершенно никакого дела до малышки, и день прошел так же, как и всегда.

Поздно вечером, когда Большой снова вышел на балкон покурить, девочка уже стояла у бортика между балконами, приподнявшись на цыпочки, и невинно улыбалась ему. Может быть, ей не хватало тепла и заботы, которой ее окружил Большой, а может быть, маленькой авантюристке просто понравилось по ночам лазать по чужим балконам.

-Я хочу к тебе, — заявила девочка. — Я сегодня опять буду спать с тобой, ладно?

Милая детская непосредственность...

Большого прямо так и передернуло от такой неприкрытой наглости. Он попробовал сопротивляться: отговаривал девочку, пытался убедить ее в том, что на этот раз бабушка точно все узнает и будет очень ругаться, обещал купить девочке шоколадку, если она оставит его сейчас в покое... Бесполезно. Когда посреди ночи Большой понял, что расцепить девочкины ручонки, обвивавшие его шею, бесполезно, ему не оставалось ничего, кроме как снова отнести ее к себе. Мне даже не было жалко Большого: он сам, своими собственными руками создал эту ситуацию, ведь всем известно — разреши ребенку сделать что-то однажды, и ты уже никогда не докажешь, что так делать нельзя. Большой даже не заметил, как впутался в эту историю, а я ничего не мог ему сказать, хотя уже знал, что скажет девочка наутро, как только проснется...

Первые лучи солнца заглянули в окно. Девочка приподнялась на локотках, оглядела комнату, как будто пытаясь что-то найти. Не удовлетворившись результатами поисков, она стала расталкивать Большого. Наконец, ее усилия привели к ожидаемому результату: Большой вскочил, недоуменно озираясь.

— Что?.. Цыпленок, что случилось?

— Где моя ш о к о л а д к а ?..


Большой мужественно сносил удары судьбы. Сначала обещанная шоколадка, затем сидение с девочкой над тетрадками и попытки объяснить, почему "письменные буквы" совсем не похожи на печатные, а два яблока нельзя складывать с пятью карандашами; затем ежевечерний часовой просмотр мультиков — у девочкиной бабушки не работал старенький телевизор... Ну и, конечно, игры. Нелепые детские игры.

— А давай ты как будто будешь трамвай, а я буду продавать билеты... А давай теперь ты — тигр, а я укротитель, я тебе буду говорить: "Прыгай", а если ты не прыгнешь, я тебе не дам конфетку (девочка прятала в кулачке за спиной кусок шоколадки)...

Что же ты делаешь, Большой? Бросай скорее это дело, а то маленькая липучка окончательно сядет тебе на шею, и ты ее оттуда уже не снимешь. Она и так вертит тобой, как хочет... Не могу понять этого. Крепкий, несгибаемый, как вон тот дуб у дома напротив, — и вдруг такое безволие. Это похоже на то, как если бы дуб согнулся под напором одуванчика. Странные существа эти люди...

...Да, что-то я совсем забыл про наших голубков. Чем они там заняты? ...Эй! Большой, не делай этого! Она тебе сейчас предложит новую игру — не соглашайся! Не слышит. Ну, что же, сам виноват.

— А давай поиграем в доктора?

Большой, не делай этого. Это тебе уже не детские игры. Она не понимает, для нее ты — просто очень рослый товарищ по играм, и она играет в эти игры с тобой точно так же, как с конопатыми одноклассниками и одноклассницами, но ты-то должен понимать, что к чему. Сначала игры "в доктора", потом, что называется, в папу-маму... а это чревато последствиями не только для нее, но и в первую очередь для тебя. Как любил говорить своей знакомой Карычев с пятого этажа, — ты его не знаешь, он переехал "в места не столь отдаленные" за год до твоего приезда, — "за твои неполные четырнадцать мне дадут полные пятнадцать"... Сколько ему дали — я не знаю, но и тебе нарываться на неприятность не советую. Потом ты не сможешь доказать, что "а она первая предложила...". Насильственные действия в отношении лица, заведомо не достигшего четырнадцатилетнего возраста, наказываются лишением свободы на срок от восьми до пятнад... ах, ненасильственные? Так это еще нужно доказать, друг мой. Я-то знаю, что это так, но деревья в качестве свидетелей выступать не могут. Хорошо, тогда вот тебе статья 135 Уголовного Кодекса: развратные действия в отношении... Да что я тебе говорю, ты же все равно меня не услышишь. Бросай, бросай скорее эту затею, пока она тебя не затянула... Ах, тебе уже понравилось? Извращенец... Так ты запомни, на всякий случай: статья сто тридцать пятая, а если не повезет — сто тридцать вторая, часть третья. Я тебя предупредил.


Ну вот, они уже "играют в папу-маму". Я же всегда говорил, надо было сразу поставить эту маленькую негодяйку на место. Тогда бы и с личной жизнью было все в порядке. А то, конечно, приводишь ты к себе подругу, а тут сидит этот чертенок и лопает арбуз — весь стол завален корками. "Сестренка?" — "Нет, соседка". — "Ну и гони ее отсюда к чертовой матери".— "Не могу." — "То есть как это не можешь? Мы что, при ней будем?..". А потом она сказала, что ты тряпка и что такие ей не нужны. А ничего была брюнеточка — даже на мой, тополевый, взгляд. Нет, не поправляй меня, это пух бывает тополиный, а взгляд — только тополевый. Кто из нас двоих тополь, в конце концов?.. Тополь — это я, а ты дубина, пень, лопух, потому что брюнетку выгнал — она потом у подъезда рыдала, хотя сама же, по сути, и заявила, что в тебе не нуждается. Выгнал, а гормоны играют. Ничего, вот познакомишься поближе с уголовным кодексом... Что? Откуда я его знаю? Кодекс, что ли? Друг мой, на первом этаже уже восьмой год живет целая семья этих самых судейских — полный комплект, тут тебе и прокурор, тут тебе и адвокат... Ты не знал? Да, странные существа эти люди: не знать своих соседей...


Хотя, если разобраться, ничего страшного пока не произошло. По моим понятиям, по крайней мере, а они не всегда согласуются с уголовным кодексом. Внешне ничего почти не изменилось, только девочка из Цыпленка превратилась в Маленькую. Это слово произносилось тихо, нежно, как слабое дуновение ветра: "Маленькая..." — и огромная ладонь скользила по хрупкому тельцу.

Страницы: 1, 2

Наверх

Время загрузки страницы 0.0008 с.