Наполнялся искусством, пил до дна
чашу поэзии, вообще литературы,
остался чистым, остался подобьем рядна,
остался пробелом на клавиатуре.
Кинематограф также вливал в себя,
Феллини, Вадим, Антониони…
Но вечером честно в глаза глядя,
и на стол обрушивая ладони,
я находил пустоту и мои зрачки
заливались вином, ибо не в силах
глядеть на пространство. Его клочки
говорят что я паразит. Красивых
слов от него не дождешься. Впрочем
это правда, но я продолжаю с упрямством
аскета вливать искусство. И очень
умен, наверно. И с некоторым ухАрством
рассуждаю и спорю в различных клубах,
по ночам вот только все чаще плачу.
Строю умные фразы из мыслей глупых,
И, как правило, совсем ничего не значу.
Я искал полноты, то ли времени, то ли смерти,
То ли единства в целом, раздробился на части,
Потом просто понесли куда-то за черту черти,
Оказался на Севере, где замерзают страсти,
Ни то что люди, тонул в сугробах, во льдах
Напевал «мурку», рыбачил, видал медведей,
Жил в иглу, ездил на деревянных санях,
И за два года не встретил ни одной леди.
Оброс, как тот, кто меня нес, стал плевать
через зубы, отказался от запаха папирос,
и от вида рыбы сильно тянет блевать.
Ну и ещё, появился один вопрос:
«Кто я, зачем я и как меня все-таки звать»
Гуляю по бережку, гляжу на деревья, на серые спины
рыб, много молчу, много чувствую, ничего не хочу,
иногда воскрешаю в памяти запомнившиеся картины,
и если хожу в кафе, то всегда один и всегда плачу.
По вечерам считаю плывущие мимо льдины…
Встала река, лёд пришел и принес холод,
Я, как и всякий, спешу облачиться в меха,
Уходит дичь, приходит ветер, приходит голод.
Я стою в темноте и черчу на снегу: »И.Х.»